Рассказ (часть 1)

— Сергей Сергеевич, тут какой-то странный звонок был. Позвонил мужчина, представился пионером. Спросил на месте ли Вы. Я сказала, что пока нет, но что уже подъезжаете к офису и будете приблизительно через полчаса. Тогда он попросил обязательно передать Вам странную фразу, я даже вот на листочке записала — «сегодня в нашем клубе будут танцы, все будут модными, как иностранцы». Я лично ничего не понимаю — какой клуб, какие иностранцы? — выпалила мне очередью, словно Анка-пулеметчица из «Максима», Машенька, держа в своей тоненькой ручке лист бумаги.

— Что-что? Дай-ка взгляну, — сказал я, взяв у стреляющей своими умными любопытными глазками с выражением лица, как минимум старшего следователя прокуратуры, Машеньки листок.

— Сегодня в нашем клубе будут танцы, все будут модными, как иностранцы, — с расстановкой прочитал я и, размышляя над внезапно обозначившейся задачкой с несколькими неизвестными, направился в свой кабинет. Дойдя до двери, обернулся, взглянув в лицо Маши, сменившей маску следователя на образ обиженного ребенка, с которым взрослые только сюсюкают на детские темы, а сами закрываются от него у себя в комнате, чтобы обсуждать свои серьезные вопросы, чему я никак не мог не улыбнуться, и спросил:

— Как, говоришь, он назвал себя?

— Сергей Сергеевич, а он так и сказал — скажи, мол, Сергею Сергеевичу, что звонил пионер и просил передать вот это вот — про танцы с иностранцами. Я еще подумала, какой такой пионер может быть? Голос-то у него явно не пионерский, — короткой очередью пальнула воодушевившаяся обращением к ней девушка.

— Пионер… пионер… пионер, — повторял я, обдумывая едва прояснившийся текст задачки, заходя в кабинет и закрывая дверь.

Это для Машеньки переданная фраза загадочна, потому что когда Володя Кузьмин исполнял эту песню, она, может быть, и предполагалась на перспективу ее родителями, но явно далек еще был день появления ее на свет божий. Даже нынешние его поклонницы, Машкины ровесницы, могут не знать этих слов. А она то, к сожалению, пока еще не сумела осмыслить своей умной головкой, что дядя Вова — это хорошо, а то, что иной раз доносится из ее наушников, похоже, все же плохо. Непонятная ей фраза мне то, поклоннику и ценителю Кузьмина с двадцатисемилетним стажем, ой как знакома. Потому и озадачился…

*****

Да. Веселая, бесшабашная жизнь была в ту пору. Компания наша состояла из пяти парней. Все мы учились в одном классе, знали друг друга, как облупленные. Но и дружба, конечно же, была настоящая — не разлей вода. В школе вместе, на спортивную секцию вместе, на соревнования вместе, к девчонкам вместе, всякого рода юношеско-подрывные проделки — тоже вместе. И как-то так сложилось, что общались мы, как правило, с другими ребятами, да и с девчонками, которые были старше нас по возрасту. Вот с кого-то из старших ребят легкой руки к нам и приклеилось прозвище «пионеры». А поскольку я увлекался музыкой в исполнении сначала группы «Динамик», затем Владимира Кузьмина, то и друзья мои были приобщены к прослушиванию, осмыслению, смакованию и, наконец, пению под гитару его творений. Выходит, звонок был от человека мало того, что ведающего о моем «пионерском» прошлом, так еще и знакомого с творчеством Кузьмина. Как ни крути, а это, вероятнее всего, кто-то из нашей пятерки, тем более, что он так и представился — «пионер». Да и чего голову ломать? В Москве волею судеб из нас оказались двое. Я и Стас. Собственно, только он один и мог бы позвонить мне на рабочий телефон. Ну, Стасик, ну шутник. Помнит еще. Я про пионеров-то совсем забыл. Надо же, а он помнит. Видать ностальгия его посетила, решил и мне память освежить.

Звоню Стасу на сотовый. Он с фразой — «Я перезвоню» — кладет трубку. Ну, конечно, мы же теперь вон как высоко, очень большой портфель носим. Впрочем, что поделаешь. Чиновник, даже если и на высокой должности, должен действовать по чину. Видимо, просто не вовремя. А может быть хочет, чтобы я подольше один поностальгировал? А ведь это именно Стаса была тогда идея. В девятом классе мы решили оригинально поздравить с юбилейной датой любимую учительницу, а по совместительству и нашего классного руководителя. Как раз в этот день был урок литературы, которую она нам преподавала. Уж не помню, каким образом мы со Стасом сумели покинуть класс. Суть не в этом. Мы проникли в школьный радиоузел и по внутреннему радио, которое работало абсолютно во всех кабинетах, посреди урока выразительно поздравили нашу учительницу с днем рождения и в подарок исполнили песню Кузьмина «Мячик». Вдвоем играли на гитарах, и я пел. Правда, заканчивали песню уже под настойчивые стуки в дверь с требованием голосом завуча немедленно эту самую дверь отворить, которое мы никак не могли сиюсекундно исполнить ввиду того, что «трансляция» была в прямом эфире, а мы, как истинные пионеры, не могли взять и оборвать подарок любимой учительнице. Да. Это была бомба. Директор, было дело, даже нам намекнул, что, быть может, нам не стоило и школу заканчивать, а сразу транзитом на большую сцену. На что мы не преминули ответить, что как же ему будет потом стыдно, когда мы будем рассказывать с большой сцены о том, что поздравили песней любимого учителя, а нас кровожадный директор за это вышвырнул из школы.

Звонок телефона оборвал мои приятные воспоминания.

— Здоров, Серега. Извини, не мог говорить. У меня были люди. Сам понимаешь — работа, — произнес Стас теми самыми нотками голоса, которыми он оправдывался за опоздание на урок или за несделанное домашнее задание. Я даже представил себе выражение его удивленно-невинной физиономии. Мы его называли Великий Отмазан. Не было такого случая, чтобы он не смог придумать «отмазку», когда что-нибудь «начудит». Видимо не без помощи этой науки он и добрался до занимаемого ныне кресла.

— Да, я понимаю, Стас. Работа в первую очередь.

— Помню, помню, что работа в первую очередь, а личные дела должны быть вне всякой очереди. Но понимаешь, это был совсем не тот случай, — опять по привычке стал «отмазываться» Стас.

— Ты скажи лучше, чего это вспомнилось тебе наше «пионерское» прошлое?

— Это ты о чем?

— Как о чем? О твоем утреннем звонке.

— Каком звонке? Когда? Сегодня? Я с утра общаюсь только лишь внутри министерства. Не думаю, что тебе известно содержание моих разговоров, — начал закручивать он сюжет. Но я не дал ему возможности развить свое повествование и в лоб сразу же сказал, что я его вычислил, поведав о странном звонке в мой офис. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что Стас не имеет ни малейшего отношения к этому звонку. Его самого мой рассказ весьма заинтриговал. Мы стали, обмениваясь воспоминаниями, рассуждать о том, что из остальных ребят, входящих в нашу славную пятерку, вряд ли кто-нибудь стал бы звонить мне на работу и, что вообще круг лиц может быть гораздо шире, что меня, как «пионера», знало очень большое количество людей, и уж тем более о моем увлечении творчеством Кузьмина. Но ведь прошло с тех пор уже более двадцати лет. У кого в голове может остаться эта связь, и, самое главное, кому это все могло быть нужным? Сославшись на срочные дела государственной важности, Стас попрощался. Я тоже занялся рабочими вопросами, кои, как ты их не решай, всегда будут в изобилии. Как всегда будет солнце, как всегда будет небо, так всегда будут и рабочие вопросы, и это есть ничуть не менее значимая (чем солнце с небом) составляющая гармонии жизни. Работа с документами меня на некоторое время отвлекла от загадочного звонка, но вскоре я уж вновь рассуждал о возможном «творителе» этой загадки, весьма уместно, впрочем, как очень часто в жизни бывало, вспомнив слова из песни:

Перебирая в памяти своих друзей,
Оставивших годы на той же стезе,
Где каждый второй, наверно, уже неврастеник.
(В.Кузьмин)

Получается, что Стас отпадает. Феликс тоже должен отвалиться из списка претендентов. Он уж лет пятнадцать как живет в Германии. Общаемся с ним последнее время крайне редко, не чаще двух раз в году, поздравляя друг друга с днем рождения. Он уж точно не стал бы заниматься такими делами. Серьезный немецкий бизнесмен уже и забыл, как мыслится по-русски. А в истории со звонком однозначно наш, русский подход прослеживается. Мишка тоже не стал бы звонить. У него несколько другие ныне интересы. Да и слова из песни этой он навряд ли вспомнит, поскольку, как только мы разбежались в разные уголки Советского Союза, так некому стало его подпитывать Кузьминовским творчеством, вот он и пошел по наименьшему «попсовому» сопротивлению. Остается Ёрик, ныне уж сорокалетний, да практически вечный футболист в погонах полковника милиции, теперь уж полиции, наверное, и с душою настоящего рыбака. Вообще-то зовут его Юрием. Мы называли его поначалу Юрик. Затем Юрик как-то незаметно трансформировался в Ёрика, а последний так и прилепился к нему…

Вторая часть рассказа