— Сергей Сергеевич, тут какой-то странный звонок был. Позвонил мужчина, представился пионером. Спросил на месте ли Вы. Я сказала, что пока нет, но что уже подъезжаете к офису и будете приблизительно через полчаса. Тогда он попросил обязательно передать Вам странную фразу, я даже вот на листочке записала — «сегодня в нашем клубе будут танцы, все будут модными, как иностранцы». Я лично ничего не понимаю — какой клуб, какие иностранцы? — выпалила мне очередью, словно Анка-пулеметчица из «Максима», Машенька, держа в своей тоненькой ручке лист бумаги.
— Что-что? Дай-ка взгляну, — сказал я, взяв у стреляющей своими умными любопытными глазками с выражением лица, как минимум старшего следователя прокуратуры, Машеньки листок.
— Сегодня в нашем клубе будут танцы, все будут модными, как иностранцы, — с расстановкой прочитал я и, размышляя над внезапно обозначившейся задачкой с несколькими неизвестными, направился в свой кабинет. Дойдя до двери, обернулся, взглянув в лицо Маши, сменившей маску следователя на образ обиженного ребенка, с которым взрослые только сюсюкают на детские темы, а сами закрываются от него у себя в комнате, чтобы обсуждать свои серьезные вопросы, чему я никак не мог не улыбнуться, и спросил:
— Как, говоришь, он назвал себя?
— Сергей Сергеевич, а он так и сказал — скажи, мол, Сергею Сергеевичу, что звонил пионер и просил передать вот это вот — про танцы с иностранцами. Я еще подумала, какой такой пионер может быть? Голос-то у него явно не пионерский, — короткой очередью пальнула воодушевившаяся обращением к ней девушка.
— Пионер… пионер… пионер, — повторял я, обдумывая едва прояснившийся текст задачки, заходя в кабинет и закрывая дверь.
Это для Машеньки переданная фраза загадочна, потому что когда Володя Кузьмин исполнял эту песню, она, может быть, и предполагалась на перспективу ее родителями, но явно далек еще был день появления ее на свет божий. Даже нынешние его поклонницы, Машкины ровесницы, могут не знать этих слов. А она то, к сожалению, пока еще не сумела осмыслить своей умной головкой, что дядя Вова — это хорошо, а то, что иной раз доносится из ее наушников, похоже, все же плохо. Непонятная ей фраза мне то, поклоннику и ценителю Кузьмина с двадцатисемилетним стажем, ой как знакома. Потому и озадачился…
*****
Да. Веселая, бесшабашная жизнь была в ту пору. Компания наша состояла из пяти парней. Все мы учились в одном классе, знали друг друга, как облупленные. Но и дружба, конечно же, была настоящая — не разлей вода. В школе вместе, на спортивную секцию вместе, на соревнования вместе, к девчонкам вместе, всякого рода юношеско-подрывные проделки — тоже вместе. И как-то так сложилось, что общались мы, как правило, с другими ребятами, да и с девчонками, которые были старше нас по возрасту. Вот с кого-то из старших ребят легкой руки к нам и приклеилось прозвище «пионеры». А поскольку я увлекался музыкой в исполнении сначала группы «Динамик», затем Владимира Кузьмина, то и друзья мои были приобщены к прослушиванию, осмыслению, смакованию и, наконец, пению под гитару его творений. Выходит, звонок был от человека мало того, что ведающего о моем «пионерском» прошлом, так еще и знакомого с творчеством Кузьмина. Как ни крути, а это, вероятнее всего, кто-то из нашей пятерки, тем более, что он так и представился — «пионер». Да и чего голову ломать? В Москве волею судеб из нас оказались двое. Я и Стас. Собственно, только он один и мог бы позвонить мне на рабочий телефон. Ну, Стасик, ну шутник. Помнит еще. Я про пионеров-то совсем забыл. Надо же, а он помнит. Видать ностальгия его посетила, решил и мне память освежить.
Звоню Стасу на сотовый. Он с фразой — «Я перезвоню» — кладет трубку. Ну, конечно, мы же теперь вон как высоко, очень большой портфель носим. Впрочем, что поделаешь. Чиновник, даже если и на высокой должности, должен действовать по чину. Видимо, просто не вовремя. А может быть хочет, чтобы я подольше один поностальгировал? А ведь это именно Стаса была тогда идея. В девятом классе мы решили оригинально поздравить с юбилейной датой любимую учительницу, а по совместительству и нашего классного руководителя. Как раз в этот день был урок литературы, которую она нам преподавала. Уж не помню, каким образом мы со Стасом сумели покинуть класс. Суть не в этом. Мы проникли в школьный радиоузел и по внутреннему радио, которое работало абсолютно во всех кабинетах, посреди урока выразительно поздравили нашу учительницу с днем рождения и в подарок исполнили песню Кузьмина «Мячик». Вдвоем играли на гитарах, и я пел. Правда, заканчивали песню уже под настойчивые стуки в дверь с требованием голосом завуча немедленно эту самую дверь отворить, которое мы никак не могли сиюсекундно исполнить ввиду того, что «трансляция» была в прямом эфире, а мы, как истинные пионеры, не могли взять и оборвать подарок любимой учительнице. Да. Это была бомба. Директор, было дело, даже нам намекнул, что, быть может, нам не стоило и школу заканчивать, а сразу транзитом на большую сцену. На что мы не преминули ответить, что как же ему будет потом стыдно, когда мы будем рассказывать с большой сцены о том, что поздравили песней любимого учителя, а нас кровожадный директор за это вышвырнул из школы.
Звонок телефона оборвал мои приятные воспоминания.
— Здоров, Серега. Извини, не мог говорить. У меня были люди. Сам понимаешь — работа, — произнес Стас теми самыми нотками голоса, которыми он оправдывался за опоздание на урок или за несделанное домашнее задание. Я даже представил себе выражение его удивленно-невинной физиономии. Мы его называли Великий Отмазан. Не было такого случая, чтобы он не смог придумать «отмазку», когда что-нибудь«начудит». Видимо не без помощи этой науки он и добрался до занимаемого ныне кресла.
— Да, я понимаю, Стас. Работа в первую очередь.
— Помню, помню, что работа в первую очередь, а личные дела должны быть вне всякой очереди. Но понимаешь, это был совсем не тот случай, — опять по привычке стал «отмазываться» Стас.
— Ты скажи лучше, чего это вспомнилось тебе наше «пионерское» прошлое?
— Это ты о чем?
— Как о чем? О твоем утреннем звонке.
— Каком звонке? Когда? Сегодня? Я с утра общаюсь только лишь внутри министерства. Не думаю, что тебе известно содержание моих разговоров, — начал закручивать он сюжет. Но я не дал ему возможности развить свое повествование и в лоб сразу же сказал, что я его вычислил, поведав о странном звонке в мой офис. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что Стас не имеет ни малейшего отношения к этому звонку. Его самого мой рассказ весьма заинтриговал. Мы стали, обмениваясь воспоминаниями, рассуждать о том, что из остальных ребят, входящих в нашу славную пятерку, вряд ли кто-нибудь стал бы звонить мне на работу и, что вообще круг лиц может быть гораздо шире, что меня, как «пионера», знало очень большое количество людей, и уж тем более о моем увлечении творчеством Кузьмина. Но ведь прошло с тех пор уже более двадцати лет. У кого в голове может остаться эта связь, и, самое главное, кому это все могло быть нужным? Сославшись на срочные дела государственной важности, Стас попрощался. Я тоже занялся рабочими вопросами, кои, как ты их не решай, всегда будут в изобилии. Как всегда будет солнце, как всегда будет небо, так всегда будут и рабочие вопросы, и это есть ничуть не менее значимая (чем солнце с небом) составляющая гармонии жизни. Работа с документами меня на некоторое время отвлекла от загадочного звонка, но вскоре я уж вновь рассуждал о возможном «творителе» этой загадки, весьма уместно, впрочем, как очень часто в жизни бывало, вспомнив слова из песни:
Перебирая в памяти своих друзей,
Оставивших годы на той же стезе,
Где каждый второй, наверно, уже неврастеник.
(В.Кузьмин)
Получается, что Стас отпадает. Феликс тоже должен отвалиться из списка претендентов. Он уж лет пятнадцать как живет в Германии. Общаемся с ним последнее время крайне редко, не чаще двух раз в году, поздравляя друг друга с днем рождения. Он уж точно не стал бы заниматься такими делами. Серьезный немецкий бизнесмен уже и забыл, как мыслится по-русски. А в истории со звонком однозначно наш, русский подход прослеживается. Мишка тоже не стал бы звонить. У него несколько другие ныне интересы. Да и слова из песни этой он навряд ли вспомнит, поскольку, как только мы разбежались в разные уголки Советского Союза, так некому стало его подпитывать Кузьминовским творчеством, вот он и пошел по наименьшему «попсовому» сопротивлению. Остается Ёрик, ныне уж сорокалетний, да практически вечный футболист в погонах полковника милиции, теперь уж полиции, наверное, и с душою настоящего рыбака. Вообще-то зовут его Юрием. Мы называли его поначалу Юрик. Затем Юрик как-то незаметно трансформировался в Ёрика, а последний так и прилепился к нему…
Однажды теплым осенним вечером нас, только что выпорхнувших из родительского гнезда первокурсников ВУЗов областного центра, судьба по какой-то надобности забросила в район стадиона. И вот, как полагается нищим и голодным студентам, мы, сумев наскрести в карманах необходимое количество монет, купили банку кабачковой икры, батон хлеба и умостились на травку, уплетая приобретенные продукты и рассуждая о наболевшем.
— Хоть убей меня, Ёрик, в голове не укладывается — как так, сахара в магазинах нет, а в космос летаем? — возмущаюсь я сигаретно-сахарным кризисом тех времен.
— А знаешь, если бы мы в космос не летали, то возможно уже и по-китайскиразговаривали бы, — глубокомысленно заявляет Ёрик в ответ. Всегда поражаюсь его прозорливости. Ведь был тогда на дворе 1988 год, а как актуальны его слова и в нынешнее время.
Закончив трапезу и уняв разгулявшийся аппетит, мы с довольными физиономиями продолжали разговор, глазея по сторонам и тем временем замечая, что на стадион постепенно начали подтягиваться люди, и чем дальше, тем их становилось все больше и больше. Беглый взгляд на людской поток сразу же отверг вероятность предстоящего футбольного матча. Такое процентное соотношение лиц женского пола и футбол просто несовместимы. Значит, на стадионе будет какой-то концерт. Это уж мы точно понимали, побывав совсем недавно здесь на выступлении группы «Ария».
— Ну что, пойдем, взглянем, кто там будет выступать? — мне, как начинающему меломану, не терпелось узнать, на чей концерт собирается публика, кто тот счастливец, которому нарядные красавицы мило улыбаясь (в том числе и в нашу сторону) несли цветы. Приближаемся к стадиону, и буквально первый же попавшийся на глаза рекламный плакат сначала несказанно радует, а затем бесцеремонно убивает на повал. «Владимир Кузьмин и группа «Динамик». И началось самоистязание с присущим в ту пору юношеским максимализмом. Как так могло произойти, что мы не знали о предстоящем концерте? Почему в наших карманах лишь копейки для проезда на трамвае? Да как вообще мы смеем быть в городе и не попасть на концерт Кузьмина? Я начал рассуждать о том, что если мы сейчас поедем в общагу за деньгами, то как раз к завершению концерта и вернемся назад, что это есть практически смертный приговор посещению впервые в жизни концерта любимого исполнителя, и нам остается лишь слушать его, стоя под стенами стадиона. В ответ на мои причитания Ёрик произносит замечательную фразу:
— Серега, смотри глубже. Самое главное событие уже свершилось. То, что мы оказались с Кузей в одно и то же время в одном и том же месте — это самое важное, — с горящими глазами пояснял он мне, — А на концерт как-нибудь сейчас все равно прорвемся.
Подходим к турникетам. Классическая картина: на входе стоят контролеры — работники стадиона и сотрудники милиции. Ёрик делает неожиданный для меня ход и с выражением лица юного чекиста подходит к грозным милиционерам. Не знаю, что он там им рассказывал (видимо, он тогда уже, учась в институте физкультуры, был правильно настроен на милицейскую волну), тыча себя в грудь и указывая рукой в мою сторону, что заставило и меня, матерого тимуровца, сделать подобающее выражение лица убежденного комсомольца, но мы, зачем-то предъявив свои студенческие билеты, проследовали через отдельный вход вместе с милицейским усилением на трибуны. Вот это да. Еще полчаса назад мы могли только мечтать, что когда-нибудь побываем на концерте Кузьмина. И вот мы сидим на трибуне, пусть и второго яруса, и через несколько минут начнется выступление. Фантастика, да и только. Концерт, как и положено, прошел на «ура». Трибуна стадиона была забита до отказа народом, а сцена, к окончанию, завалена народной благодарностью, материализовавшейся в букеты цветов, которых было, думается, не менее чем пол тонны. Тогда я еще не придавал серьезного значения качеству звука, поэтому в этом плане мне казалось все изумительно великолепным. Живой Кузьмин, живой голос, живая гитара. Мечта сбывалась. Кузя еще умудрялся танцевать на сцене с какой-то толи метиской, толи мулаткой, что приводило публику в необычайный восторг. Все знают, что Кузьмин мультиинструменталист и самобытный певец, но что он будет еще оригинальные па выписывать, протаскивая темнокожую мадам у себя между ног, было неожиданным. Что говорить, впечатления незабываемые.
*****
Надо звонить Ёрику. Видимо утренний звонок был его. Пионер он еще тот. Да и что стоит номер моего рабочего телефона узнать? Зашел на наш сайт и там нате, пожалуйста. Набираю его номер, бесчисленное количество гудков засылаю в его телефон, безрезультатно — не отвечает. Через время перезваниваю. На другом конце наконец-тоотвечают и, сквозь шум ветра, слышу:
— Сергей Сергеич, ну у тебя и чутье. Тяну судака, звонок. Думаю, Серега звонит. Только закинул сачок в лодку — опять звонок. Смотрю, точно ты. Ну, рад, рад тебя слышать. Я тут выбрался в залив порыбачить. Знаешь, заботы, хлопоты, на выходных на рыбалку не попадешь. Так я решил в пятницу мотануть.
— Это у тебя, дружище, чутье. За полторы тысячи километров от меня, а чуешь мой звонок. А в пятницу это ты правильно — нечего начальству по пятницам на работе брюки протирать, — говорю я, сам прокручивая в голове, что если Ёрик сейчас на рыбалке, это еще не значит, что он не мог оттуда позвонить мне на работу. И откуда он знал, что я звоню? Точно ждал моего звонка. — Ёрик, а я тут сидел, вспоминал, как мы с тобою на Кузьмина ходили. Помнишь, как ты тогда лихо договорился, чтобы нас пропустили?
-Да, уж, Серег, как не помнить? Я ведь, в отличие от тебя, тогда был на нем первый и последний раз. Это ты там, в столице, ходишь на концерты, когда душе угодно, а к нам он не приезжает. В областной центр же ехать на концерт довольно хлопотно. Это надо целый день убивать. А ты же нашу жизнь знаешь, не так все просто, — сказал Ёрик, а вместе с его голосом в трубке донеслись звуки всплеска воды. Я представил его сидящим в лодке посреди залива с напряженно-довольным выражением лица, которое никогда с него не сходит во время рыбной ловли вне зависимости от того ловится рыба или нет, главное ведь сам процесс. Тут уж я по-настоящему заностальгировал по тем временам, когда мы сутками с ним могли беззаботно пропадать на рыбалке. Эх, хорошо там, где нас нет.
— Ёрик, а это не ты звонил сегодня мне на работу? — и я пересказал ему утренний эпизод со звонком. Конечно же, это был не он. Делать ему нечего больше на рыбалке. Мы обсудили возможные варианты, согласившись друг с другом, что Феликс с Мишкой однозначно не стали бы совершать такого рода поступков, так и не найдя разумного объяснения случившемуся. Но в конце Ёрик со свойственной ему безаппеляционностью подытожил:
— Здесь явно прослеживается женский след.
Какой женский след и почему след этот говорил мужским голосом, объяснений не последовало. Разговор с Ёриком дал определенность в том плане, что звонок был совершен «ненастоящим пионером», но ни на сантиметр не сдвинул меня в сторону решения задачки. И хоть я говорил себе, что надо плюнуть на все и выбросить из головы, ан нет, мозг настойчиво перебирал все возможные комбинации решения головоломки. В итоге я мысленно стал рисовать схему.
Итак, утром неизвестный звонит мне в офис. Трубку поднимает Маша. Он, узнав, что меня нет на месте, представляется Машеньке пионером. Стоп. А если я в это время оказался бы на месте, что тогда бы делал незнакомец? Хотя в такое раннее время я крайне редко приезжаю на работу. Да, собственно, я лично был ему не нужен, ведь он вполне мог перезвонить через полчаса, чтобы пообщаться со мной. Так вот, представившись пионером, позвонивший просит Машу передать мне фразу — цитату из песни Кузьмина. Маша, как и подобает правильному референту, не лезет к звонившему с расспросами, аккуратно записывает сказанную фразу и с моим появлением «выстреливает» все мне. Я, сопоставив факты, делаю вывод, что назваться пионером мог кто-то из пятерки друзей юности, даже не из пятерки, а из четверки, потому что пятым являюсь я сам. Из них Феликс и Мишка отпадают по определению ввиду невозможности осуществления подобных действий с их стороны. Остаются Стас и Ёрик. Я с ними связываюсь и выясняю, что Стас не звонил, да и не стал бы этого делать, у него сейчас совсем другой уровень полета. Ёрик тоже не звонил, здесь сомнений нет, Ёрику нельзя не верить. Что в сухом остатке: звонит неизвестный, представляется пионером, сам таковым не являясь, и просит передать мне фразу из текста песни Кузьмина, поклонником которого я являюсь с давних-давних пор. Вопрос — зачем? Вот отсюда и надо раскручивать. А вообще, белиберда какая-тополучается. И зачем мне вообще нужно ломать голову над смыслом этого звонка? Все, достаточно.
— Машенька, сделай-ка мне, пожалуйста, кофе, — по телефону попросил я. Встал из-застола и, приоткрыв окно, с наслаждением закурил, глубоко затягиваясь и на выдохе пуская ртом кольца табачного дыма, вспомнив при этом, как Мишка, первым из нас овладевший этим приемом, делился своими навыками, чтобы его друзья тоже не отставали от жизни и всегда могли блеснуть мастерством, куря сигарету. Улыбнувшись своим воспоминаниям, я подумал о том, что если сейчас же не приступлю к работе, выбросив все лишнее из головы, то тогда обязательно наступит момент, когда работа приступит ко мне, загнав меня в угол и требуя увеличения продолжительности суток как минимум вдвое. Вошла Маша с необычайно счастливым выражением лица, молча поставила на стол поднос и, выходя, как бы невзначай, обернулась ко мне.
— Сергей Сергеевич, а я все выяснила. Я забила в «Яндексе» ту фразу. И оказалось, что это слова из песни Владимира Кузьмина. Вам ведь нравится Кузьмин? Я и песню уже послушала. Мне песня очень понравилась. Она старенькая просто. Вы, наверное, ее уже забыли, — торжественно сообщила Машенька и вышла из кабинета.
Ай да Машка, ай да умница. Ну, конечно же — в интернет. Срочно в интернет. Забурившись в сеть, очень быстро обнаруживаю то, что мне было необходимо. Так и есть, пожалуйста, вам — афиша «9 октября. Владимир Кузьмин. Клуб «Б-2». А сегодня у нас 8 октября. Выходит, что цитата из песни есть ничто иное, как приглашение, указание, воззвание, наконец, к посещению завтрашнего клубного концерта. А я тут сижу, схемы в голове рисую, народ расспросами беспокою. Оказывается все лежит на поверхности, только немного следовало пораскинуть своими сонными мозгами. Но кто же все-таки автор этого воззвания? А, собственно, чего голову ломать-то? Завтра в клубе, очевидно, все и выяснится. Воодушевленный найденным путем решения казалось неразрешимой задачи, я поблагодарил Машеньку за добросовестное отношение к своим обязанностям и с разгруженной головой окунулся в работу…
*****
Это по молодости я проглатывал любые концертные выступления без особого разбора их внутреннего содержания, самое главное было услышать живой звук, увидеть живого артиста, поплясать, покричать (попеть) вместе с ним. Что еще надо? С годами же я стал относиться все требовательнее и требовательнее к качеству звука. В первую очередь это относилось к домашней аппаратуре и собственной фонотеке. Но постепенно я перестроился и в своем восприятии живых концертных программ. Мне не надо шоу, мне не нужны безумное децибеловое давление и невообразимые световые эффекты. Дайте мне профессиональное исполнение и качественный звук — больше ничего не прошу. К сожалению, в Москве нет ни одного клуба, где могли бы выступать артисты уровня Кузьмина и его команды без существенной потери в звуковой подаче. То ли клубы еще не доросли до закупки «правильной» аппаратуры, если в клубных масштабах вообще возможно поставить нормальный звук для таких выступлений, то ли Кузя уже давно выпрыгнул из клубных «штанишек». Обидно, порой, бывает, ребята выкладываются с полной отдачей, а на выходе одна электроника да цифра, после которых в душе лишь пустота, только их профессионализм и невероятная энергетика сглаживают впечатление. Поэтому я по возможности посещаю все концерты Владимира Кузьмина в Москве на больших площадках с поставленным звуком, ну, а в клубах очень редкий гость. Однако на этот раз я в «Б-2» ехал с заметным воодушевлением, ввиду упомянутого уже вчерашнего звонка незнакомца и возможного его (незнакомца) разоблачения.
Ночная Москва. Сумеет ли что-либо сравниться с ее чарующей, пьянящей красотой? Да уж. Красотою оно может и сравнится, а вот по своему историческому величию, по невероятной притягательности, по духовности — разве для русской души есть сравнимые величины? Нет. Да и быть не может. Вот Машка, этот прелестный патриот в мини-юбке, недавно «выстрелила» такую очередь из своего «Максима» по поводу ненужного ей западного и так ей необходимого родного, русского, а в конце еще контрольным выстрелом очень даже приличный стих собственного сочинения прочла, что я попросил мне его (стих) распечатать и невольно запомнил:
Кому Милан, кому Ривьера.
Кто прыгнул в Сидней, словно кенгуру.
А у меня одна лишь вера —
Я за Россию-матушку умру!
И мне не нужно мнимых демократий
И сладких басен, будто жизнь там, как в раю.
Все. Надоело. Я устала. Хватит.
Не смейте гадить вы на Родину мою!
А мы говорим про прозападную молодежь. Да сыта по горло эта молодежь уже всем западным. Это мы в советские годы все тянулись к нему, потому что было оно запретным. А запретный плод, как известно, все человечество в грешники и записал. Или возьмем Феликса. Этого русского немца, половину своей жизни прожившего в Германии. И семью создал там, и детей нарожали ему там. Ну немчура, да и только. А как приезжает в гости к матери, так всегда и говорит, что, мама, я приехал домой, на свою Родину и веру свою православную я никогда не предам. Вот вам и немец. И музыку он предпочитал только западную. Но у него всегда была в загашнике отдушина в лице Владимира Кузьмина. Языками-то он тогда вовсе не владел, а душа ведь кроме музыки требовала нужного, правильного слова. Не знаю, правда, как сейчас у него с этим делом обстоит.
*****
Нет ничего более приятного для московского автомобилиста, чем езда по городу в субботний поздний вечер. Какие-то двадцать минут — и я на месте. Припарковавшись направляюсь в клуб, при этом ловлю себя на очень давно забытом и от того весьма приятном ощущении мандража. Даже не верится, что такое ощущение еще может быть для меня возможным. Значит еще не окончательно жизнь огрубила и отесала меня? Значит еще есть в душе место для волнений и переживаний? Только оно, это место, спрятано так глубоко, что сознательно до него не доберешься. А бессознательно — видишь как? Коленки чуть ли не трясутся. И от этого приятного согревающего ощущения на меня опять нахлынули потоки воспоминаний. Сколько раз в те далекие детско-юношеские годы приходилось его испытывать — и перед первым поцелуем, и перед первым расставанием, и перед соревнованиями, и перед экзаменами? Но поскольку мандраж оказался очень мимолетным, то и воспоминания не стали долго досаждать мне и я спокойно вошел в двери клуба.
Выстояв коротенькую очередь у кассы, за время которой успел по достоинству оценить работу службы по подбору персонала заведения, сумевшую доставить мне, как клиенту клуба, радость в созерцании милых улыбок его сотрудниц, я уж расплачивался за приобретаемый билет, когда зазвонил мой телефон.
— Серега, здорово. Как жизнь холостяцкая? — прокричал, как он обычно это делает после стаканчика доброго Бургундского, в трубку Ёрик (любое возлияние он называет стаканчиком доброго Бургундского).
— Ёрик, ты же знаешь, жизнь холостяцкая у холостяков, — отвечаю ему, выходя на улицу, — А я — в разводе.
— Да ладно, ладно, проехали. Я сейчас разговаривал с Феликсом, он собирается приехать скоро. Ты не думал посетить малую родину свою? Вроде бы Феликсу Стас сказал, что тоже приедет. Мы с Мишкой всегда на месте, ты же знаешь. Вот если бы и ты был, представь, все можем собраться вместе, как раньше. На рыбалку смотаемся, костер, гитара, ну, как тогда было. Приезжай, Серег. Феликс, как с датой определится, позвонит.
— Сейчас не готов ничего сказать точно. Но однозначно буду планировать. Давай на следующей неделе созвонимся. Хорошо?
— Добро, Серег. Уже поздно. Если отвлек тебя от серьезных занятий, извини. И не забывай применять средства собственной безопасности. Тем более, что ты в разводе. Спокойной ночи.
Попрощавшись с Ёриком, я призадумался опять, а нет ли здесь места некоему сговору? Сначала странный звонок неизвестного. Вот теперь уже и Феликс подключился. Надо идти в клуб. Разгадка должна быть там. Захожу в клуб, поднимаюсь по лестнице. Вдруг слышу обращенную ко мне фразу, сказанную глубоким грудным голосом:
— Молодой человек, извините, можно вас на одну минутку? — прозвучало в моих ушах и я поплыл. Я всегда плыву, когда молоденькие симпатичные женщины, глядя на меня, находят во мне молодого человека.
— Да, конечно, — отвечаю я девушке, стоявшей в небольшой компании и, отделившись от нее, направляющейся ко мне. И тут мне вспомнилась та фраза, которую сказал тогда Ёрик — «Здесь явно прослеживается женский след». Что ж, если этот след будет иметь такие очаровательные формы, как у этой прелестницы, то почему бы ему и не быть? Шатенка в строгом брючном костюме, на высоких каблуках, с очень внушительными размерами груди и очаровательной линией бедер, улыбаясь, подошла ко мне. По моему телу опять прокатила волна мандража, хотя, возможно, это уже был не мандраж, а нечто другое.
— Молодой человек, у Вас, когда звонил телефон, мама в симфонической обработке играла, ведь так? — произнесла она, глядя на меня своими огромными лучистыми глазами, при этом выражение ее лица было настолько чистым и по-детски кротким, что невольно читалось на нем — я же не виновата, что Бог меня наградил таким богатством, на самом деле я очень тихая и скромная. «Она такая скромница, когда не одна, но по ночам раскроется в ней сатана» — мысленно напелось мне из Кузьмина.
— Да, все верно, девушка. Это была мама. Я ее называю обычно «симфомамой», — отвечаю я. Здесь нужно сказать, что для стороннего наблюдателя, не являющегося поклонником Кузьмина, наш разговор абсолютно был бы не понятен. Поэтому для не сведущих следовало бы пояснить. У Владимира Кузьмина есть известная песня «Мама, я попал в беду». Иногда ее называют просто «Мама». А в 2002 году симфонический оркестр под управлением Вольфа Горелика выпустил диск под названием «Back from USSR», на котором были записаны классические хиты русского рока (как обычно любят выражаться) полностью в соответствии с канонами симфонического жанра. Среди прочих в этот сборник попала и «Мама». Мне «симфомама» весьма пришлась по вкусу, по этой причине я и установил ее в качестве сигнала вызова на телефон.
— Ой, как здорово! — на мой утвердительный ответ обрадовано прореагировала интересующаяся, — А Вы бы не могли поделиться ею?
— Ну почему же? С удовольствием поделюсь. Говорите свой электронный адрес, — сказал я, записав себе ее мэйл и, на всякий случай, оставив ей свою визитку, — завтра же отправлю Вам мелодию. Она поблагодарила меня и вернулась к своей компании, а я направился в зал, размышляя о том, что, пожалуй, такой женский след вовсе не отображает то его предназначение, которое подразумевал Ёрик.
*****
Поднявшись на четвертый этаж, я вошел в помещение, где располагалась концертная площадка. До начала оставалось еще некоторое время, поэтому я не спеша выпил стакан сока, внимательно изучая присутствующих в надежде встретить взглядом того, кого должен был встретить, чтобы распутать, наконец, клубок, образовавшийся вокруг злополучного звонка. Допив сок, я прошелся все с той же целью по кругу, но никого, подпадающего под необходимую мне категорию, так и не встретил. Остановившись поболтать со знакомыми мне поклонниками (можно ли за столько лет посещения выступлений видеть на концертах одни и те же лица и не быть с ними знакомым?) выясняю, что концерт ожидается не с обычной накатанной программой, которую я уж знаю, как отче наш, а якобы Володя обещал сделать что-то типа концерта по заявкам и будто бы есть некий список песен, составленный поклонниками, который был ему для этих целей передан.
— Так что как бы ты не относился, Серега, к клубным концертам, а сегодня ты попал сюда не зря. На большой площадке такого не будет никогда, — подытожили ребята. А я грешным делом подумал о том, что, а не свыше ли был послан мне этот звонок?
Совершив еще одно безрезультатное похождение по кругу, я занял облюбованное место вблизи звукорежиссерского пульта, благо ребята из Динамика уже во всю настраивали аппаратуру. Так что долго ждать не пришлось. Вскоре и Кузьмин появился на сцене. Не буду пытаться обрисовать происходящее в следующие полтора часа на сцене и в зале. Просто передать словами это невозможно, туда необходимо окунуться, чтобы ощутить, понять все эмоции и почувствовать внутреннюю атмосферу действа. Отмечу лишь, что концерт был потрясающим. Публика, ошеломленная таким количеством исполняемых новых старых песен, в неописуемом восторге принимала все. Сказать, что маэстро был великолепен — значит не сказать ничего. Он был не просто на высоте, он был над высотой. Даже слеза наворачивалась (еще одно неожиданное открытии для меня), когда я видел с каким трепетом, с каким невероятным вдохновением, с каким совершенным мастерством он играл на гитаре, проживая буквально каждую извлекаемую ноту, а на выходе получался звук отдаленно лишь напоминающий нормальное звучание электрогитары. Вспомнилось выражение Ёрика — Кузьмин на гитаре играет, как бог. С этим трудно не согласиться, но, как видно, для божественного звучания мало божественного звукоизвлечения, необходима еще и правильная его окраска. Кто о чем, а вшивый о бане. Конечно же по окончанию концерта положительных эмоций было настолько много, что они с лихвой перекрыли все обнаруженные недочеты, и я, заряженный энергетикой артиста, в прекраснейшем расположении духа, совсем забыв о первопричине, подтолкнувшей меня к посещению прошедшего мероприятия, направился к выходу. В тот самый момент, когда я поворачивался в сторону выхода, мой взгляд встретился с парой смотрящих на меня и до боли знакомых мне глаз. Как это обычно бывает, осознание увиденного пришло чуть позже, нежели сам процесс, поэтому, когда я вновь посмотрел в сторону встреченных глаз, то их там уже не обнаружил. Я принялся, вертя головой, метаться глазами по лицам, выискивая только что повстречавшийся мне взгляд. Все безрезультатно. Как можно отыскать в толпе человека, не понимая того, кого именно ты хочешь найти? Только лишь повторное попадание по типу «глаза в глаза» могло привести к положительному результату, но возможность повтора была сродни обнаружению иголки в стоге сена, а это, как известно, весьма неразрешимая задача.
Выйдя из клуба я понимал, что уже никаких встреч не состоится, что вероятность такой встречи изначально приближалась к нулю, потому что вся эта цепочка от загадочного звонка, призывающего якобы пойти в ночной клуб, чтобы там встретиться со звонившим, до непосредственного посещения клуба — есть не что иное, как плод моей богатой фантазии. Надо отдать мне должное — фантазировать еще не разучился. Ведь этому злополучному звонку можно дать еще тысячи объяснений и вся эта тысяча версий будет такой же верной, как и та, которую выбрал я. А эти загадочно явившиеся и молниеносно исчезнувшие глаза — да это же есть самое обыкновенное самовнушение. Я хотел их увидеть, и я их увидел. Все, надо ехать спать.
******
— Сергей Сергеевич, Вам звонила какая-та женщина по имени Василиса. На мой вопрос в связи с чем звонок, она сказала, что по личному вопросу. Когда я ей пояснила, как было рекомендовано поступать в таких случаях, что у Вас совещание, она попросила передать, что не нашла «симфомаму» у себя в почтовом ящике, извинилась за беспокойство и положила трубку, — отчеканила мне Маша, разве что руку не приложила к голове, а то может и прикладывала, по телефону ведь не поймешь.
— Спасибо, Машенька. А что нам говорит «Яндекс» по поводу этой самой «симфомамы»? — пошутил я.
— Извините, Сергей Сергеевич, но я не считаю правильным со своей стороны вникать в Ваши личные дела. Будут какие-нибудь распоряжения? — с расстановкой, холодно, как будто в пулемете закончились патроны, а в арсенале оставался один лишь штык-нож, произнесла она.
— Вопросов не будет, — почему-то сухо ответил я. Значит, ту милую барышню, повстречавшуюся в клубе, зовут Василисой. Очень даже правильное ей имя определили — хороша Василиса. А у меня совсем отчего-то вылетело из головы, что я должен был ей «симфомаму» отправить. Ведь обещал на следующий день это сделать. Тогда после концерта домой я зашел уже около двух часов ночи и тут же завалился спать. Сон еще очень впечатляющий яркий приснился под утро.
******
Я открыл глаза и сразу же понял, что совсем уж неприлично рано проснулся. Но спать не хотелось вовсе. За окном занимался рассвет с той быстротою, с которой летнее солнце, едва появившись на горизонте, проникает во все затаенные места, вытесняя тьму и наполняя их светом и теплом. Потянувшись, я подошел к окну и распахнул его. Утренняя прохлада мгновенно наполнила всю комнату и что-то невообразимо светлое ворвалось вместе с нею. Я закрыл глаза, пытаясь понять природу этого невидимого, наполнившего всю мою душу, света и прислушавшись, уловил тонкое, завораживающее пение флейты. Оно доносилось откуда-то издалека и безудержно притягивало к себе. Хотелось как можно скорее приблизиться к нему, чтобы окунуться в эти сказочные звуки и кружиться вместе с ними, поднимаясь ввысь. Я вырвался из дома и бросился бежать сквозь дымку утреннего тумана навстречу чарующей музыке. Боясь пропустить самые важные такты, я бежал все быстрее и быстрее, в голове громко отпечатывались собственные шаги, и в какой-то момент я понял, что за звуками шагов и глубоким дыханием не слышу ее. Остановился. Так и есть, я ее потерял. Не было больше той божественной флейты, лишь откуда-то совсем рядом доносился жалобный-жалобныйплач. Или это смех? Плач. Такой протяжный, разрывающий душу на части и, вместе с тем, завораживающий плач. Нет же, вот сейчас отчетливо слышен смех. Я прислушался и обомлел от неожиданного открытия. Эти переливающиеся всеми нотками человеческой души, переходящие из смеха в плач и обратно, звуки, есть не что иное, как волшебная песнь электрогитары от надрыва в басу до небесной чистоты вверху. Ступая крайне осторожно, держа в уме свой каждый шаг, чтобы не дай Бог не нарушить доносившейся гармонии звуков, я направился в сторону источника этого волшебства. Сделал буквально несколько шагов и обнаружил, что туман уж рассеялся, а я приближаюсь к стоящему перпендикулярно траектории моего движения железнодорожному составу со стороны локомотива, при этом мелодия доносится откуда-то с хвоста поезда. Я повернул и пошел вдоль пустых вагонов, отчетливо понимая, что выбрал верное направление по тому усиливающемуся, нарастающему гитарному голосу. Когда прошел буквально несколько вагонов, поезд неожиданно тронулся и плавно начал набирать ход, при этом не издавая ни единого звука. Складывалось впечатление, что он будто плывет или даже парит низко-низко над поверхностью земли. В тот момент, когда поезд отправился в путь, показалось вроде бы, как сбились настройки и гитара зазвучала с какой-тонеестественной хрипотой, однако, вслушавшись, я вразумил, что вся прелесть в том как раз и состояла, что вместе с движением поезда мелодия плавно перетекла из гитарной композиции в партию саксофона. Поезд быстро ускорялся, стремительно приближая мелодию. Мне хотелось вечно оставаться с нею, но я понимал, что уже не сумею заскочить в вагон и состав унесет эту небесную музыку от меня навсегда. Последний вагон промчался мимо и я увидел в двери открытого тамбура знакомый силуэт с гитарой за спиной и саксофоном в руках. А следом то ли проскакали, то ли пролетели три белые лошади. — Сергей Сергеевич, я набрала в «Яндексе» фразу «Какая музыка пришла ко мне во сне» и оказалось, что это тоже слова из песни Владимира Кузьмина. Но, похоже, Сергей Сергеевич, Вы уж об этом знаете, — откуда-то сзади послышался Машкин «Максим».
— Машенька, ты как всегда великолепна в своем бдении, но, я прошу тебя, разговаривай, пожалуйста, тише. Мы ведь в чужом сне находимся.
Когда я проснулся, та необыкновенная мелодия еще звучала в голове, но через некоторое время мозг окончательно вытеснил сон из моего сознания, вместе с ним растворилась и мелодия, а очень жаль, красивая музыка. Часы показывали полдень, что было для меня невероятным событием. Сон до обеда — это та роскошь, которую мой организм не позволял себе уже, пожалуй, лет десять. Лежа в постели я прокручивал в памяти картинки с клубного мероприятия, переживая заново все впечатления, и сделал вывод, что самым ярким моментом для меня было исполнение песни «Музыканты». А что тут скажешь? Второй раз лишь довелось ее «живьем» услышать. Первый был уж двадцать лет как назад. Тогда Кузя, приехав из Штатов с красавицей Келли (его тогдашней супругой), дал грандиозный тур по городам и весям Советского Союза с просто потрясающей программой. Как сейчас помню оригинальный прием, когда гитарист «Динамика» играл музыкальные фразы на гитаре, а Кузя повторял те же фразы, но уже в вокальном звучании. Впечатляюще. Я поднялся с постели и, взяв гитару, спел «Маму», а потом и «Тоску» (песни, исполняемые ранее «Динамиком»), как мне казалось, органично вписавшиеся бы во вчерашнее выступление, только уж, конечно же, не в моем никудышном исполнении. Я уж собирался «дополнить» концерт третьей песней, как зазвонил телефон.
— Сергеич, привет. Как концерт прошел?
— Привет, привет… Так значит это твои проделки, Феликс? — возмущенно спрашиваю я, представляя его довольную физиономию от так удачно прошедшего розыгрыша. Вообще-то у Феликса есть имя, которым его с рождения нарекли родители, и имя это Иван. Как органично звучит — Иван Реймер. Наверное, еще в начальных классах его кто-то назвал «железным Феликсом» то ли за такой же железный удар его по мячу, то ли за его железное слово, не помню. Но «железный» как-то быстро отвалился, а «Феликс» остался и настолько к Ивану приклеился, что немалое количество людей даже и не подозревали, что это его ненастоящее имя.
— Это ты про что? Мне ребята рассказывали про звонок какого-то пионера. Весело, конечно, но я здесь ни при чем абсолютно, — хладнокровно заявил Феликс.
— Вань, давай не будем из меня делать полного идиота. Вот откуда ты знаешь, что я на концерте был? — не сдаюсь я.
— Слушай, дружище, ты чай не влюбился? Совсем разучился трезво мыслить? Если даже звонил я, при чем здесь концерт? Про него мне Стас рассказал, ты же сам предлагал ему составить тебе компанию. Я же понимаю, что отмазка Стаса по поводу невозможности вырваться в субботу вечером не могла сбить тебя с настроя, и ты однозначно на концерте был.
— Иной раз поражаюсь, сидишь там в своем Гамбурге, а информацией владеешь похлеще нашего брата. Даешь слово железного Феликса? — сдался в конце концов я, облегченно вздохнув. Не нравилась мне предполагаемая роль Феликса как тайного провокатора.
— Слово железного Феликса! — помпезно произнес Иван, продолжив уже дружески-доверительным тоном, — Я-то чего звоню. Вся эта твоя катавасия с «пионерскими» звонками мне так напомнила нашу веселую юность, что ужасно захотелось всех повидать, крепко обнять, пообщаться. Я тут призадумался, получается, что мы все вместе собирались последний раз пятнадцать лет назад. А это очень большой срок, согласись. Я с ребятами переговорил — все «за». Пока еще холода не наступили, поедем на пару-тройку деньков на рыбалку со всеми прилагающимися мероприятиями. Ёрик говорит, что без проблем организует. Я прилечу через неделю. Побуду недельку там и обратно к себе. Ты сможешь вырваться?
— Какой сможешь? Да ради такого дела просто обязан приехать. Считай, что я уже там. Восхитительная затея. Феликс, ты — красавчик, такое великое дело задумал, — воодушевленный предстоящим пионерским слетом, рисующим в моем воображении уже удивительно яркие картинки, радостно произнес я.
— Вот и здорово. Ты тогда с ребятами созванивайся, как вам лучше будет состыковаться. А красавчик не я, а тот, кто позвонил тебе, напомнив нам всем про нашу пионерскую юность.
******
Так. Это что же получается? Пообещать-то я пообещал Василисе Прекрасной мелодию отправить, а вот выполнить свое обещание почему-то забыл. И самое главное, что сама она приходила мне на ум не раз в своем строгом подчеркивающем все, что необходимо подчеркнуть, костюме, но как-то эти воспоминания не перекликались в моей голове с необходимостью «симфомамой» поделиться. Неужели это уже старческое? А она, в свою очередь, прождав считай целую неделю до пятницы и, видимо, уже больше не надеясь на мою сознательность, решила аккуратно мне напомнить. Что сказать, хватка — не худшее качество для женщины. Отыскав адрес ее электронной почты, я с кучей всевозможных извинений (жаль не владею техникой «отмазывания», как Стас) отправил мелодию Василисе и направился в приемную.
Открыв дверь, застыл на месте, обомлев от неожиданно увиденной картины. Машка, взобравшись на стул и стоя ко мне спиной, примеряла на стене рядом с уже там находящимся портретом Л. Н. Толстого портрет Ф. М. Достоевского. Но поскольку ее платьице изначально уже было коротеньким, а портрет она держала над своей головой, то ее точеная фигурка так и врезалась мне в глаза. Застыв в растерянности на несколько мгновений, я, наконец, произнес:
— Милая Машенька, я стесняюсь спросить, а на что ты собираешься повесить портрет глубокоуважаемого Федора Михайловича?
— Я толь…? — начала она, оборачиваясь ко мне и собираясь ответить на мой вопрос. Но сообразив, как она должна была в этот момент выглядеть со стороны (а может быть ей достаточно было для этого взгляда на мое растерянное лицо), Машка резко опустила портрет, зачем-то крепко прижав его к груди, будто бы у нее собирались его отнять, и повернулась ко мне.
— Я только хотела примерить, — смущенно произнесла она, понуро опустив вниз глаза, — извините меня, Сергей Сергеевич.
Появившийся на лице румянец придал ей трогательно-детское очарование нечаянно провинившегося ребенка. Не хватало лишь заплести ее длинные русые волосы в косички и повязать на них бантики.
— Машенька, я очень уважаю Федора Михайловича, да и Льва Николаевича тоже, — сказал я, обратив внимание, что когда она посмотрела на меня, в ее голубых глазах промелькнул оттенок отчаяния, — и понимаю твое желание видеть их портреты рядом на стене. Но ведь для того, чтобы повесить что-либо на стенку, у нас имеются специально обученные люди. И тебе совсем не стоит этим заниматься самой.
— Сергей Сергеевич, а Вам какое дяди Федино произведение больше всего нравится? — с задумчивым взглядом неожиданно спросила Маша.
— Ну ты прямо озадачила меня, — сказал я, явно не предполагая, что Машка задаст такой вопрос, — вот смотри — когда у тебя в корзине лежат яблоки, сорванные с одного дерева, разве можно решить какое из них вкуснее? Нет, конечно. Если тебе этот сорт яблок по вкусу, то они для тебя все одинаково хороши, а если нет, ты пойдешь к другому дереву, ведь так? — попытался ответить я.
— Вот всегда Вы так, Сергей Сергеевич, — сказала Машка, сообразив, наконец, что нет больше никакого смысла возвышаться на стуле, и, вложив в предложенную мною в помощь руку портрет, спрыгнула со стула. Поправив платье, прошла к своему рабочему месту и опустилась в кресло, подняв на меня вопросительный взгляд.
— Машенька, помечай себе, — сказал я, кладя портрет на стол, — мне нужен на понедельник билет на самолет до N-ска. Проведем намеченные на десять часов утра переговоры, и я полетел. Соответственно, вылет должен быть не раньше 15 часов. Всю следующую неделю меня не будет. Я в отпуске. Да, обратный билет, соответственно, на воскресенье.
— Хорошо, Сергей Сергеевич. Как только с билетами вопрос решу, я Вам сообщу, — отчего-то грустным голосом произнесла Машенька. Видимо, у нее были какие-то личные планы на следующую неделю, а мой отъезд их нарушал.
******
«Уважаемые пассажиры, вас приветствует авиакомпания „Аэрофлот“…», — доносилось из громкоговорителей, а я давно уже, как положено, пристегнутый, пытался решить очередную задачку, обрисовавшуюся утром.
На мое «доброе утро» Машка мне сразу же безо всякой артподготовки заявила:
— А знаете, Сергей Сергеевич, Вам сегодня опять тот пионер звонил, — задумчивым голосом произнесла она, забыв поздороваться со мной, — и опять просил кое-чтопередать.
Я даже вздрогнул, услышав ее слова. Но, постаравшись взять себя в руки, беспечным голосом спросил:
— И что там у нас на этот раз?
— А вот, пожалуйста, Сергей Сергеевич, я все записала, — сказала она уже более оживленно, протягивая мне лист бумаги, — голос уж точно был тот же самый, я его узнала.
Я, не глядя, взял листок и прошел в кабинет. Не хотелось при Машке читать, чтобы не разжигать в ней следовательский интерес, оценивающий мою реакцию во время чтения. И правильно сделал, потому что когда я взглянул на старательно написанный Машкиной рукой текст, то прочел следующую фразу: «Нет, счастье не приходит даром — за все приходится платить». И как интересно я мог реагировать на такое? То, что это фраза из песни Кузьмина, уж пояснять никому не приходится, конечно. Иначе зачем весь сыр-бор? Но смысл, какой смысл в нее заложен? Вот самый главный вопрос, на который я усиленно пытался найти ответ, наблюдая в иллюминатор, как вид на взлетную полосу аэропорта Домодедово сменился вначале на вид окрестностей Домодедово с высоты птичьего полета, затем на живую топографическую карту Московской области, а после и вовсе преобразовался в заоблачную картинку, которая из собственно находящихся со всех сторон облаков и состояла.
Итак, начинаем все сначала: в мой офис звонит неизвестный, представляется пионером, коих, исключая меня, было четыре человека, и просит передать мне фразу из песни Кузьмина «Сегодня в нашем клубе будут танцы, все будут модными, как иностранцы». Я, полагая, что из четверых возможных кандидатов в авторы звонка, Феликс и Мишка звонить не стали бы в силу определенных причин, связываюсь с оставшимися — Стасом и Ёриком, и выясняю, что они тоже не имеют никакого отношения к указанному звонку. Узнав, что на следующий день в клубе «Б-2» состоится концерт Владимира Кузьмина, и сопоставив эту информацию с текстом переданной фразы, я, идя по ложному следу, отправляюсь на концерт с целью предполагаемой встречи со звонившим. Никакой встречи там не происходит, но зато я получаю море положительных эмоций от выступления маэстро. Назавтра я разговариваю по телефону с Феликсом, который подтверждает, что не причастен к звонку и предлагает всем нам, пионерам, собраться через неделю на малой родине для нас и на большой для него. За несколько часов до моего отлета на встречу с друзьями звонит тот же неизвестный и просит передать мне «Кузьминовскую» фразу — «Нет, счастье не приходит даром — за все приходится платить». Пытаясь понять смысл, который закладывал звонивший в указанную фразу, я делаю вывод — его (смысл) следует трактовать из целей, которые мог преследовать звонивший. А они (цели), исходя из содержания фразы, могут быть как шуточные (посмеяться над розыгрышем), так и весьма серьезные, вплоть до угрозы («за все приходится платить»). Хотя последнее больше из мира фантастики, нежели реалий. Если бы мне захотели угрожать, нашли бы сотни других способов, нежели посредством моего «пионерского» прошлого. Что у нас остается: некто дважды пытается разыграть со мной одну и ту же шутку и этим некто может быть только Мишка. Больше, получается, что некому. Ну ничего, попаду на место, посмотрю всем в глаза и там уж разберемся.
В аэропорту меня встретил старший брат Антон — трудоголик, каких свет не видывал. Меня Бог миловал в этом плане, наградив всеми противоречащими трудоголизму пороками, за что я на него ни в коей мере не серчаю. Да и имею ли я, собственно, на это право? Удобно разместившись на сиденье автомобиля, я повернулся к Антону:
— Ну что, братан, рассказывай, как вы тут поживаете? Как мать? Как дед?
— Да что рассказывать? Все у нас не хуже вашего. Родители, слава Богу, не болеют. Дед репертуар не поменял и, похоже, что никогда уже его не сменит, — улыбаясь произнес Антон.
Здесь необходимо пояснить, что мы с братом никогда не знали, что такое настоящий родной дед. К сожалению, обоих наших дедов забрала Великая Отечественная. Один не вернулся с фронта. Другой умер уже после войны из-за ранения, полученного на фронте. А когда дети начали называть отца дедом, то и мы с братом и мама, все тоже стали звать его дедом. Впрочем, во многих семьях так обычно и случается. По поводу репертуара же — отец наш классический образец советского инженера — строителя коммунизма с невероятно музыкальной душой. Детство и юность его прошли в глухой сибирской деревне. И, как положено, конечно же, первым парнем на деревне был баянист. Правда, парнем тем был убеленный сединой одноногий фронтовик, но это не мешало ему быть самым в деревне востребованным человеком. А как же, какой праздник-то без баяна? Понятно, что мечта отца была уметь так же, как дядя Дёма (так звали баяниста), играть на баяне. Только ни инструмента, ни возможности учиться в находящейся в райцентре музыкальной школе не было. Так папа и промечтал все свое детство и юность. А претворить свою мечту в жизнь он смог лишь, когда попал служить на Балтийский флот. Не знаю, как он умудрился, но за время службы, а служил он четыре года, отец сумел окончить музыкальную школу по классу баяна. Понятно, что всю последующую жизнь баян был всегда рядом с ним. И хоть по настоянию своего старшего брата он не пошел учиться в музыкальное училище, а стал инженером, но тогда, в те далекие 60-е годы прошлого века была ведь художественная самодеятельность, всякие районные, областные конкурсы и смотры, и папа реализовывал себя в них. Он же кроме того еще великолепно пел. Собственно, они с мамой и познакомились на одном из таких конкурсов, где мама пела в вокальной группе. Конечно же, домашние посиделки у родителей никогда не проходили без песни. В основном это были песни о море (четыре года Морфлота не прошли бесследно) и народные русские, украинские песни.
— А ты помнишь, как он выдал на мамином юбилее? — спрашиваю брата, освежая в памяти этот эпизод.
— Еще бы, разве такое можно забыть? — улыбнулся Антон.
Мамин юбилей мы праздновали в кафе. Собрались родственники, друзья, коллеги по работе. Юбилей есть юбилей — музыка, песни, веселье. И вот в разгар празднования отец с баяном подошел к микрофону:
— «Эти глаза напротив»! — торжественно объявил папа и, сыграв довольно интересное вступление, запел. А что значит папа запел? Это значит все. Он по определению не может плохо петь. Он не просто поет, он проживает песню, всегда с душою, с особенным своим горьким надрывом. Мать всегда ругалась, когда в тяжелые времена отец подрабатывал на свадьбах и прочих мероприятиях баянистом и приходил домой зачастую с осипшим голосом: «Сережа, разве тебя звали туда петь? Твое дело было играть на баяне».
Эти глаза напротив — калейдоскоп огней.
Эти глаза напротив — ярче и все теплей.
Эти глаза напротив чайного цвета.
Эти глаза напротив — что это, что это?
Все, привыкшие уж к папиной самодеятельности, добродушно заулыбались, но, по мере того, как он, поначалу ласково, нежно, а потом уж и со всем своим горьким надрывом продолжал петь, глядя на маму влюбленными глазами и всем своим видом показывая, что каждое слово, каждая нотка обращены к ней — к улыбкам гостей добавился оттенок нежного, трогательного восхищения.
Пусть я впадаю, пусть
В сентиментальность и грусть.
Воли моей супротив — эти глаза напротив.
Вот и свела судьба, вот и свела судьба,
Вот и свела судьба нас.
Только не подведи, только не подведи,
Только не отведи глаз.
Закончил отец песню любимого мамой Валерия Ободзинского и на глазах его появились слезы. Гости на какое-то время замерли, посмотрев на маму. Она плакала. И тут случилось что-то невообразимое. Вдруг все, как по команде, принялись кто платком, кто рукавом, а кто просто ладонью вытирать с глаз своих слезы. Но это были не слезы печали или боли. Это были слезы, появляющиеся в те самые минуты, когда сознание разума отступает и вами правит душа, а душа в этот момент настолько тронута происходящим, что ей от участливой радости хочется плакать. Затем гости стали радостно аплодировать, хвалить отца, поздравлять маму. А я нечаянно обратил внимание на то, как девушка-официант, прижавшись к колонне и улыбаясь, тихонько плачет. Казалось бы, ей, абсолютно незнакомому, чужому человеку, отчего плакать-то? Видимо, не сумела просто пройти мимо. Ах, если бы мы все не умели просто проходить мимо.
— Ты мне привез что-нибудь свеженькое из Кузьмина? — поинтересовался Антон.
— Нет, брат, к сожалению, ничего нового не вышло. Те четыре альбома, так называемую «Квадрологию», он давно уж записал, но ничего еще в свет не выпустил, — отвечаю я.
А ведь это именно Антон, студентом приехав на побывку к родителям с увлечением, в красках, а местами и в лицах, поведал мне о посещении им концерта группы с впервые мною услышанным названием «Динамик». И я, тогда еще ребенок, с открытым ртом слушавший о виртуозной игре ее солиста на электрогитаре и на еще огромном множестве других музыкальных инструментов, о его необычной манере пения, о яркой постановке концертной программы, в довершение был награжден кассетой с концертной записью этой самой группы, которую потом сутками крутил на магнитофоне. А позже брат, одолжив у соседа гитару, показал мне первые аккорды и так меня это дело увлекло, что через неделю мама купила мне гитару. Для Антона она (гитара) была лишь мимолетным увлечением, он быстрее всего и аккорды уж не вспомнит, а я вот до сих пор, за что спасибо огромное брату, с ней дружу.
******
— А чего Антон не захотел отдохнуть с нами? — спросил Ёрик, помогая мне запрыгнуть в лодку.
— Ты что? Антон и отдых — это что-то из разряда фантастики. Уже все собрались, как я понимаю? — спросил я, располагаясь на носу суденышка.
— Да. Ты же у нас больше всех занятой, понимаешь ли. Стас вон еще в пятницу приехал, — по-доброму ворча, ответил Ёрик, завел мотор и повел лодку по водной глади. И сразу в лицо пахнуло тем особым духом свободы, который уносит далеко-далеков небытие все заботы и проблемы, ту назойливую повседневную суету, тот вечный жизненный гон, вырваться из которых, казалось, можно было бы только лишь вместе с самой смертью. Оказывается, этот знакомый еще с детских лет запах чистой, живой, настоящей природы никуда не исчезал. Вот он. Вдыхай его, наслаждайся. Это ты просто загнал себя в свою городскую клетку и не хочешь из нее выбираться, как будто боишься ее потерять. Лодка, попетляв немного по плавням, вырвалась на простор лимана и направилась к находящемуся посреди него островку, где выйдя на берег, я сразу же попал в горячие объятия друзей, в коих, хоть и был изрядно потрепан, но получил небывалое наслаждение.
— Ну ладно, ладно вам. Вы еще порыдайте, как барышни. Пойдем, Серег, я тебе все покажу, пока к Бургундскому не приступали, а то потом, сам знаешь, будет не до этого, — потянул меня за рюкзак Ёрик. Следуя за ним, я восхищенно наблюдал за приятелем. Высокий, ловкий, юркий, не даром всю жизнь играет в нападении, шагая широкими шагами, он так мне напоминал того Ёрика-пацана, с которым мы еще в прошлом веке голодными студентами делили на двоих банку кабачковой икры и батон хлеба. Как будто и не было этих двадцати с лишним лет. И только взгляд его выгоревших рассудительных глаз выдавал в нем давно уже не мальчика, а весьма уверенного в себе, знающего жизнь не понаслышке мужа. Островок был совсем небольшим, приблизительно метров сто пятьдесят в длину и около семидесяти в ширину. На нем были размещены сделанные из древесного сруба три жилых домика, дом-ресторан (как назвал его Ёрик), баня с мостиком, уходящим в воду, и чуть в сторонке была еще маленькая сторожка. Все строения были снабжены электричеством, вырабатываемым дизельным генератором, и оборудованы всем необходимым для проживания.
— И кто же такую красоту соорудил? — поинтересовался я.
— Как кто? Жулики, конечно. Это же у нас, считай, служебная база. Мы сюда круглый год возим областные комиссии. В милиции же по-другому не бывает — проверки за проверками, да плюс бесчисленные отчеты, только и успеваешь, что встречать, да отчитываться, а жуликов ловить времени и не остается. Ну, пойдем к костру, Мишка, наверное, уже уху сварил.
Если Мишка варит уху, значит это будет самая вкусная уха на свете. И вообще, если он что-то делает, то делает это весьма основательно. Он не может сделать как-нибудь, лучше уж вообще никак не делать, нежели как-нибудь. И такой подход у него по жизни во всем. Что порою нас в юности весьма раздражало. Если за тобой заходят друзья, чтобы идти гулять — ты что делаешь? Бросаешь все дела, оперативно одеваешься и вот вы уже все вместе побрели по улице. У него же на сборы уходило от получаса до полутора, потому что надо было обязательно (пока тебя ждут твои друзья) почистить зубы, принять душ, высушить голову, поколдовать над своей прической, идеально погладить ранее выглаженную одежду, поговорить по телефону минут десять с отцом (отец его жил отдельно), одеться, повертеться у зеркала, поправить сбившуюся прическу и, наконец, сказать, что он готов. В конце концов так получилось, что Мишкина квартира стала стартовой площадкой для всех наших похождений. Тогда же сотовых телефонов не было, а место встречи всегда было известно — у Мишки. Нам было совсем не удивительно, когда он, бросив работу в налоговой инспекции, открыл свою парикмахерскую. Причем единственным мастером в этой парикмахерской был он сам. Сделаю маленькое пояснение. Когда ты дорастаешь до того возраста, в котором мама с папой не имеют уже никакого отношения к формированию прически на твоей голове, ты понимаешь, какую стрижку хотел бы иметь и прилагаешь все, чтобы она на твоей голове появилась. Но все тщетно. В твоем населенном пункте, хоть и районном центре, всего две парикмахерские и сколько бы ты не просил мастеров в них, они все равно все сделают по-своему, как их научили в «совковом» училище. Видя такое безобразие, Мишка, не умеющий делать что-либо плохо, тренируясь на наших головах, самостоятельно, без каких-либо школ, книг, курсов освоил ремесло парикмахера. Причем делал настолько искусные стрижки, что мы на годы забыли дорогу в парикмахерскую. Теперь же у него большой, самый престижный в районе салон красоты, в котором работает уже много мастеров. И весь районный бомонд считает за честь иметь на голове творение именно Мишкиных рук. Понятно, что он открывал парикмахерскую, прежде всего, из побуждений делать то, что он хотел делать, и делать это основательно. Но мы с ребятами подозреваем, что была еще и другая побуждающая причина — его неудержимая тяга к женскому полу. А поскольку он делает как мужские, так и женские прически, то его душа ловеласа получила огромное поле для деятельности, причем параллельно с основной работой.
******
Уже темнело, когда Мишкино рыбное произведение оказалось готовым, и мы, расположившись за круглым столом в «доме-ресторане», приступили к трапезе. Уплетая невероятно вкусную ушицу, я смотрел на ребят и понимал, как все-таки по-разномувремя оставило свой след на каждом из нас. Вся наша пятерка пионеров когда-тосостояла из веселых, спортивных, стройных ребят с общим кругом интересов, поэтому мы казались очень похожими друг на друга внешне, и внутреннее сходство было весьма немалым. Теперь же за столом собрались пять абсолютно разных не похожих ни внешне ни внутренне мужчин. Феликс практически полностью лысый, значительно раздобрел, имел приличное пивное брюшко, как у настоящего бюргера, на полном круглом лице его сияла добродушная улыбка довольного собою и жизнью человека. И лишь глаза выдавали в нем того юного Феликса, с которым мы по громоотводу забирались на пятый этаж общежития, чтобы «попить чайку» в милом женском обществе. Стас — внешне точная копия самого себя тех лет, только возмужавшая, поседевшая, приобретшая уверенность в себе и ощущающая свою значимость. Причем эта значимость не для окружающих. Нет, его не волнует особо мнение окружающих. А вот как он выглядит в собственных глазах — это другой вопрос. Мишка, пожалуй, меньше всех поддался воздействию времени. С длинными черными волосами практически без седины. Я даже поначалу подумал о чудесном подборе краски для волос, но когда узрел все же несколько седых волос на его голове, поругал себя за несправедливый наговор. Очаровательная улыбка, стройное мускулистое тело, ухоженные руки, ухоженное лицо — так, наверное, и должен выглядеть нестареющий Казанова. Да и Ёрик, держа себя в отличной физической форме, не спешил стареть, но годы все же наложили свой отпечаток на его лице. И, тем не менее, как бы жизнь не изменила нас, ощущалась та дружески-доверительная атмосфера, которая всегда присутствовала внутри нашей «пионерской» компании. В непринужденной беседе среди прочих зашел разговор и о загадочном звонке, в том числе способствовавшем нашему всеобщему сбору. Я рассказал об истории с первым звонком, о своем походе в клуб, с более детальным описанием по Мишкиной просьбе разговора с Василисой, даже не столько разговора, сколько самой Василисы, и в заключении поведал про сегодняшний утренний звонок. Подтвердилось, как я и предполагал изначально, что Мишка никак не был связан со всем этим, что и вовсе не было удивительным. Разморенные вкусной пищей и уж малость подогретые выпитым все принялись бурно высказывать и «обсасывать» всевозможные версии, но так ни к чему вразумительному, что могло бы пролить свет на причину и смысл этих звонков, и не смогли в итоге придти. В завершение обсуждения Ёрик упрямо повторил свою мысль о женском следе, который и надо искать, и вышел из комнаты. Через некоторое время он вернулся, держа в руках гитару.
— Вот старшему своему покупал, а он помучил ее может быть с месяц, да и забросил. Спой, Серега, Кузьмина, а то я твое пение теперь только по «видику» и смотрю. Помнишь, ты у меня на свадьбе «Маму» пел? — зачем-то подмигнув мне, произнес Ёрик.
— Да, тогда Оксанка твоя меня лихо раскрутила, — сказал я, вспоминая, как на Ёрика свадьбе родственники какие-то музыкальные попались и в разгар застолья сначала дядя какой то, подойдя к музыкантам, спел под их аккомпанемент песенку, затем эстафету переняла какая-то тетя, потом еще народ разный пел. А Оксанка, Ёрика жена, пристала ко мне, мол, спой, хочу, чтобы на память твое пение осталось, так как на свадьбе велась видеосъемка. Не в силах отказать невесте, я подхожу к музыкантам, коих было трое — гитарист, клавишник и барабанщик, прошу у гитариста электрогитару, чтобы песню исполнить. Понятно, что в их свадебном репертуаре «Мамы» не могло было быть и в помине, соответственно пришлось петь просто под гитару. Начал петь, играя перебором, и тут в том месте, где и следует, вступает барабан, а затем и клавишные подключаются. Сначала я обрадовался — сразу песня приукрасилась, зажила, а потом испугался — ребята-то песню знают, а я электрогитару впервые держу в руках, всю жизнь играл на акустической, а впереди между куплетами гитарное соло должно было быть. Испугаться-то я испугался, да хорошо не растерялся, пока пел передал гитару музыканту, так что конец припева уже он играл. И так все ловко у нас получилось, да плюс они еще, где надо, подпели. В общем, всем понравилось, а больше всего мне самому.
— Держи, только она, конечно же, не настроена, — протягивая мне инструмент, произнес Ёрик.
— Интересно мне сегодня перед отъездом Машка сказала, — взяв гитару в руки, вспомнил я, — «Сергей Сергеевич, — говорит, — А какое имя у Вашей гитары?». «Она у меня, — говорю, — безымянная». «Так не должно быть, Сергей Сергеевич. Ведь когда гитара поет, она все равно, что живая. Как будто она имеет душу. А назовите ее Машей». Вот чудная девчонка. Надо же выдумала — гитару Машей назвать.
— Да, веселая, Серег, твоя Машка. Жаль, у нас на работе таких нет, — улыбаясь сказал Стас. Ему-то доводилось разок-другой Машку видеть.
Я настроил инструмент, спел несколько песен. Вернее не спел, а спели — в тех местах, в которых они помнили слова, ребята подпевали. И все это наше пение тех самых «Кузьминовских» песен, которые мы впервые вместе пели еще двадцать пять лет назад, так приблизило те времена, будто этих двадцати пяти лет разрыва и не было вовсе.
******
После одной из песен Мишка с задумчивым выражением лица неожиданно спросил:
— Серега, а ты можешь напомнить слова той песни, фразу из которой тебе просили передать в сегодняшнем звонке?
— Сейчас попробую воспроизвести, — сказал я и прочитал как стихотворение слова из песни, —
Нет, счастье не приходит даром —
За всё приходится платить.
И только верная гитара
Не позволяет мне грустить.
Я в мире звуков вечный странник,
Пусти погреться у огня!
Я роком избранный посланник,
И он преследует меня.
Моя гитара —
Мой верный друг, мой талисман.
Моя гитара —
Моя надежда и святой обман.
Мы вверх восходим по ступеням,
А вниз, как камешки летим.
И потому не всем успеть нам
Допеть всё то, что захотим.
Но верю я, что день настанет.
И мне, конечно, повезёт.
И если вдруг меня не станет,
Моя гитара допоёт.
Моя гитара —
Мой верный друг, мой талисман.
Моя гитара —
Моя надежда и святой обман.
— Ну вот и вся разгадка, — вдруг радостно заявил Мишка, — теперь подставь вместо слова «гитара» слово «Маша», ведь так она просила называть гитару?
— Ну и что это означает, не могу понять? — отчего-то смущенно спросил Феликс.
— А означает это, что сколько бы мы не ломали голову над вопросом кто скрывается за звонившим пионером — все бесполезно. Потому что этих звонков не было вовсе. Машка их просто выдумала, — развивал дальше свою теорию Мишка.
— А зачем ей все это нужно было? — все не понимал упрямый Феликс.
— Вот что значит немчура. Ну никакой романтики в голове. Да просто влюбилась девчонка в своего начальника, а он, старый хрыч, этого не замечает. Он видит в ней хорошего сотрудника, да и только. И эта его производственная близорукость не позволяет ему рассмотреть в ней женщину. Вот она и стала подавать ему сигналы, причем правильно рассчитала, что этого вот непробиваемого тюфяка, — тут Мишка по-доброму толкнул меня в плечо, — можно расшевелить лишь вопросами, связанными с его пожизненным увлечением Кузьминым и с «пионерским прошлым».
— Будем считать твою версию наиболее правдоподобной и, хоть она явно подтверждает мое предположение о наличии женского следа, тем не менее, остается непонятным, откуда Машка могла знать про пионеров? Уверен, что Серега ей об этом ничего не рассказывал. Дождешься от него, — подключился к обсуждению Ёрик.
— А здесь как раз все очень просто, — вступил в разговор Стас, — даже не понимаю, почему я раньше не догадался? Как-то раз я попал к Сереге на корпоративное мероприятие. И в какой-то момент мы оказались с его Машкой вдвоем, а она же у него очень любознательная — не постеснялась попытать меня о своем начальнике. Я же, чтобы поддержать разговор с весьма интересной молоденькой женщиной, взял да и рассказал ей о нашем «пионерском движении». А что тут, собственно, такого-то? Я не вижу здесь ничего предосудительного, — начал было отмазываться Стас, но его перебил Феликс:
— Вот что и требовалось доказать, — произнес он, — теперь все стало на свои места. Значит, получается, что мы здесь сейчас все собрались благодаря этой чудной Маше. Считаю, что она заслуживает того, чтобы мы отметили ее тостом. Как думаешь, Серега? — обратился он ко мне.
А я, будто и не слыша его слов, сидел молча в тумане собственных размышлений. И было над чем поразмыслить. Как только Мишка поменял в тексте песни «гитару» на «Машу», мне уже доказательств никаких не требовалось. Передо мной сразу всплыли из памяти глаза, с которыми я столкнулся тогда в клубе «Б-2». Это были ее глаза. Только взгляд тот был совсем не таким, каким я знал его на работе. Он был необычайно теплым, нежным и притягивающим. Теперь я понимал, почему тогда я стал искать эти глаза. Мне хотелось окунуться в них снова. Вспомнился и тот проблеск отчаяния, который я заметил в ее глазах, когда она взглянула на меня, стоя на стуле с портретом Ф. М. Достоевскогов руках. Это отчаяние было из-за моей слепоты. Да, я был слеп. Ведь она такая умная, добрая и невероятно красивая моя Машенька.
Я взял гитару и запел:
Ты знаешь, чего я хочу.
Ты знаешь, что ты можешь дать.
Мне холодно
Под солнцем горячим.
Я больше к тебе не лечу,
Мне некого больше искать.
Забудь меня
Все не будет иначе.
Мне нечего больше ждать.
Мне нечего больше ждать.
Мария, сладкая Мария,
Я так тоскую по тебе.
Глаза такие голубые,
Как даль небес,
Как даль небес.
Мария, сладкая Мария,
Я прячу слезы на глазах,
Мне снятся кудри золотые.
Мы встретимся на небесах,
Мы встретимся на небесах.
Я в сердце останусь твоем.
Я хотел быть с тобой, а не в нем
Ни истины
Нет и ни тайны.
Я слишком упал глубоко,
Нет сил разобраться ни в чем.
Помни сильным меня
И не помни печальным.
Мне нечего больше ждать,
Мне нечего больше ждать.
Мария, сладкая Мария,
Я так тоскую по тебе.
Глаза такие голубые,
Как даль небес,
Как даль небес.
Мария, сладкая Мария,
Я прячу слезы на глазах,
Мне снятся кудри золотые.
Мы встретимся на небесах,
Мы встретимся на небесах.
— Готов спорить, — сказал Мишка, когда я закончил петь, — что у твоей Маши русые волосы и голубые глаза.
— Так и есть, — подтвердил я.
— Я знал, что Кузьмин гений, но что он еще окажется и провидцем, — продолжил весело Мишка, — ведь твою Машку для тебя давным-давно придумал Володя Кузьмин. А ты, старый слепой баран, ходишь мимо своего счастья и ничего не видишь дальше собственного носа. Только у него конец в песне грустный. А мы ведь знаем, что Кузя все-таки гений добрый, а не злой, поэтому у тебя с твоей Марией будет свой хэппи энд.
*****
— Вот стою я, мужики, смотрю на вас и вы мне четверкой бравых мушкетеров представляетесь, — рассуждал вслух я, стоя чуть поодаль от ребят дружно сбившихся в кучку, — Феликс — это у нас однозначно Портос, тут и говорить нечего — вся стать при нем. На роль Арамиса, думается, никто больше не посмеет претендовать, кроме любвеобильного Мишки. Стас — конечно же, рассудительный Атос. Ну и Ёрик — жизнелюбивый Д'Артаньян.
— А ты, Серега, как минимум-Де Тревиль, — сказал улыбаясь Ёрик.
— Как-то слабовато для него. Думаю, что он себя не меньше, чем кардиналом Ришелье видит, — пытаясь придать лицу серьезное выражение, опроверг его Мишка.
— Или королем Франции на худой конец, — поддержал Феликс, положив при этом руку Мишке на плечо и внимательно рассматривая мою физиономию, — малость, правда, фэйсом не вышел, но это не беда.
— Это все совсем не то. Как-то слишком уж мелко, господа, — голосом Атоса произнес Стас и с хитро-задорным выражением лица продолжил, — Сергей Сергеевич наш и есть тот самый Дюма.
— Дюма-отец или Дюма-сын? Уточните, пожалуйста, милый Атос, — поддержал игру Феликс-Портос.
— Давайте по порядку, — продолжал Стас-Атос, — Дюма-сына зовут Александром Александровичем, Дюма-отца — Александром Сергеевичем.
— Соответственно, Сергей Сергеевич есть ни кто иной, как Дюма-брат, — продолжил цепочку рассуждений Мишка-Арамис.
— История умалчивает о существовании Дюма-брата, — рассуждал далее всезнающий Атос, — так что наш уважаемый Сергей Сергеевич — это всем известный Дюма-дед.
И мы все залились веселым беззаботным смехом, как в те далекие наши «пионерские» дни.
— Сереж, а спой-ка нам что-нибудь из своего, — вдоволь насмеявшись, попросил Мишка.
— Только не надо ломаться, как ты любишь это делать, — поддержал его Ёрик.
— С вами разве поломаешься? — покорным тоном произнес я, взял гитару и запел, мысленно представляя перед собой светлый образ моей Машеньки:
Нарисуй мне солнце С улыбкой на лице, Дождик за оконцем, Ветер на крыльце. Нарисуй мне пламя, Что горит во мне. Нарисуй сознанье Жизни не во сне. Нарисуй красиво — Праздник сотвори. И легко, игриво Все потом порви.
Подари мне голос Пенистой волны, Безмятежный колос В пламени луны. Отраженье света Васильковых глаз В памяти рассвета Подари сейчас.
Подари с тоскою, С нежностью зари, Легкою рукою Ты слезу сотри.
Покажи хрустальный Перезвон росы И в реке печальный Месяц у косы, Купол златоглавый, Сломленный водой, Окрик запоздалый: «Обернись, постой!» Покажи с надеждой, С трепетом в груди. Будет все, как прежде Только погоди!
Автор Игорь Куменко